Переключил камеры на изолятор, включил звук. Извиняется перед ним. Дурочка. И хоть ее попытка остаться хорошей девочкой понятна, Бекета всё равно душит ревность. До красных пятен перед глазами. Блядство гребаное. Надо же было так втрескаться в соплюху с тараканами в голове.

Выдох, скрип зубов и мысленный приказ себе успокоиться. Надо дать ей высказаться и уйти. Сделать вид, что ничего не видел. В противном случае придётся среагировать. Милана и так считает его законченным ублюдком, да и разговор предстоит нелёгкий. Не стоит её настраивать против себя.

Щенок швыряет еду, принесённую Миланой, на пол, а та идёт к двери. Ну, вот и конец задушевной беседы. Иван эгоистично радуется тому, что разговор не вышел. Нехрен к соплякам всяким бегать, извиняться. К нему должна была прийти. И спросить разрешения, а не так вот, тайком.

Милана дёргает ручку, но та не поддаётся, испуганно оглядывается на Костю. А это ещё что? Какого хрена?

Дверь действительно заперта, и Иван переключается на коридор, отматывает запись назад. Таисия. Она прячется за углом, ждёт, пока Милана войдёт в палату, а потом на цыпочках несётся к двери и осторожно запирает ее. Что за придворные интриги?

Стук в дверь, он поднимает глаза.

— Да?

На пороге возникает охранник, виновато опускает голову.

— К вам тут…

— Иван Андреевич? Можно? — девчонка, имя которой он все время забывает, протискивается в кабинет, уверенно оттесняя своим фигуристым телом охранника. — Я Люда… Работаю у вас в доме, — напоминает с милой улыбкой, на что Бекет хмурится.



— Я занят, Люда. Попозже зайди. А ты прикрой ворота, проходной двор здесь, что ли? — это уже бойцу, который мгновенно хватает девчонку за руку, оттаскивая её назад.

— Подождите! Это касается Миланы! Она вас обманывает! Вы знаете, где она сейчас? — а вот и интрига.

— Кость, пожалуйста! Прошу тебя! Открой эту проклятую дверь! — меня захлестнула паника. Если Иван узнает, что я была здесь… Даже представлять не хочу. — Костя! Он нас обоих убьёт! — на что гадёныш лишь усмехнулся и, скрестив руки на груди, уставился на экран телевизора. Ах ты ж, сволочь! — Зря я пришла сюда. Просто хотела поговорить по-человечески, попрощаться. А ты… Эгоистичный гад. Плевать ты на меня хотел, — прислоняюсь спиной к стене, закрываю глаза. Нужно что-то придумать. Нужно выбраться отсюда. Бросаю взгляд на окно, там решётка — не вариант. А других путей и нет. Если только… — Кость, пожалуйста. Он же разозлится. Тебе всё равно, ты уйдёшь, а я не хочу, чтобы он думал обо мне то, что думаешь ты. Я его люблю, — на этих словах он морщится, будто съел лимон. — Да открой ты эту проклятую дверь!

Костя встаёт с кровати, зло хватается за костыль и прыгает ко мне. Дергает ручку, но дверь не поддаётся.

— Заперто снаружи, я не могу открыть, — ставит костыль, упирается руками в стену по обе стороны от меня. Я оказываюсь зажатой и испуганно дёргаюсь, чтобы увернуться. — Подожди. Ты, правда, его любишь? По-настоящему?

Пожимаю плечами, опускаю голову.

— Я не знаю, Кость. Мне хорошо с ним. Мне нравится защищённость, которую я ощущаю рядом с ним, нравится, как он меня целует. Мурашки по коже и дрожь в ногах… Нравится просыпаться с ним по утрам и видеть его лицо. Это любовь? Настоящая?

Он тяжело вздыхает, опускает одну руку.

— А ты свою жизнь без него представляешь? Вот завтра проснёшься, а его нет рядом. Ты сможешь жить дальше?

Мотаю головой, в груди становится тяжело и тоскливо. А я ведь никогда об этом не задумывалась. А что если однажды подобное случится?

— Нет. Я не хочу это представлять. Я не хочу, чтобы Иван исчезал из моей жизни.

Костя берёт костыль, медленно отходит от меня в сторону.

— Я скажу, что звал на помощь. Не мог сам подняться… Пришла ты. А как ты попала в изолятор, уже сама придумай.

Слабо улыбаюсь. Наверное, в нашем случае это можно воспринимать как мир.

— Спасибо. Он, конечно, вряд ли поверит, учитывая всю нашу предысторию, но я тебе благодарна.

Дверь открылась так внезапно и решительно, что я вжалась в стену и с ужасом уставилась на профиль вошедшего Ивана. Тот окинул нас взглядом, остановился на Косте.

— Выздоравливаешь? Это хорошо. Чем раньше очухаешься, тем скорее отправишься на свободу, — и поворачивается ко мне. — Что, Милка, заблудилась? Сэндвичи мне несла, но не туда угодила?

Поджимаю губы.

— Ты неправильно всё понял. Я объясню.

— Да что ты? — смотрит на меня хмуро и, видимо, всё же ждёт объяснений, а мне одного только хочется… Прижаться к нему и заплакать. Что и делаю. Прилипаю к его груди, кусаю губы, сдерживая предательские слёзы. Наверное, сказывается стресс. Я ведь ждала, что он нас с Костей обоих здесь и порешит, а он ждёт вот… Его тело напряжено как натянутая струна, и сердце бьётся так сильно, что отдаётся вибрацией под моей ладонью. — Ладно, — кладёт руку мне на затылок, поглаживает. — Пойдём. Выздоравливай, Костя, — звучит не очень дружелюбно, но могло быть и хуже.

Мою руку Иван отпускает уже у себя в кабинете.

— Садись.

Некрасиво и ни разу не изящно плюхаюсь в кресло, вытираю слёзы, что всё-таки побежали по щекам.

— И что мне с тобой делать? — садится за стол, нажимает кнопку коммутатора. — Ира, принеси два кофе. Мне как всегда, Милане с молоком и сахаром, — поднимаю на него растерянный взгляд. Он запомнил, какой я люблю кофе… И по имени назвал так, будто эта Ира должна меня запомнить. — Я слушаю, Милана. Охранник сказал, ты принесла мне сэндвичи. Дальше.

Ох, неудобно как всё вышло. Но я набираю в лёгкие побольше воздуха и рассказываю всё как на духу. То, как я прошла в изолятор, то, зачем пошла к Косте — всё. Что-то подсказывает мне, что он и так всё знает, а потому я не пытаюсь увильнуть или соврать. Да и не было в моих поступках ничего предосудительного. Разве что сам факт уединения с Костей.

И хоть Бекет не рассматривает несчастного подстреленного шалопая в качестве своего соперника, однако я отчётливо вижу ревность в его жестах и мимике. Это не может не радовать. Ведь в таком случае получается, что он что-то чувствует ко мне. Может, это и не любовь, но определённо что-то есть.

Замолкаю. Смотрю на его мощные запястья и длинные ровные пальцы, сцепленные в замок.

— Ещё раз отдашь мои бутерброды другому мужику, я отстрелю ему яйца.

Сдерживаю улыбку и иду в наступление.

— Кто я тебе? — ну, раз уж мы так откровенны сейчас…

Бекет убирает локти со стола, медленно отклоняется корпусом назад. Смотрит.



В кабинет вплывает Ира, повиливая крутыми бёдрами, проходит мимо и ставит поднос с кофе и пирожными на стол.

— Приятного аппетита, — улыбается, разумеется, не мне.

— Спасибо. Можешь идти, — наблюдаю, как Бекет провожает её взглядом, и всё то тёплое и нежное, что всколыхнулось внутри меня, снова оседает на дно. Он же пялится на эту секретутку! Прямо при мне! А я тут, глупая, о каких-то чувствах… — Ира! — тормозит её уже у самой двери. — С завтрашнего дня никаких юбок, здесь не бордель.

Ира что-то мычит себе под нос, негромко хлопает дверью.

— А кем ты хочешь быть для меня? — Бекет задаёт вдруг сбивающий с толку вопрос, и я не сразу реагирую, пару секунд смотрю на него непонимающим взглядом.

— Я не знаю… Я просто хочу определения моей роли в вашей с Маринкой жизни. Потому что для неё я новая мама, а для тебя просто любовница… Так не бывает.

Иван двигает ко мне тарелку с пирожными, сам берёт свою чашку с кофе и обходит стол. Садится в соседнее кресло, кладёт руку мне на шею сзади и слегка сдавливает.

— Ты не любовница, Милана. Ты моя женщина. Быть моей — значит быть моей во всём. И телом, и душой. Тебе не нужно задумываться о том, кем я тебя вижу. Ты член моей семьи. Этого достаточно. Ешь пирожные.

— Папа сегодня снова не придёт?

Откладываю книжку со сказками, пожимаю плечами.