Она спала, уткнувшись носом в подушку и тихо посапывая. Забавная.

Зацепив пальцами одеяло, стащил его с девушки и склонил голову набок, разглядывая её маленькую, но очень даже соблазнительную попу, что отчётливо виднелась под белыми трусиками. Стащить бы их и пройтись пальцами по нежным девичьим складкам.

Возбуждение пронеслось по телу взрывной волной, Иван закрыл глаза, медленно выдыхая. Надо бы уже к делу приступать, нечего тянуть. Куй железо, пока оно горячо, как говорится. Пока девчонка испугана и готова на всё, лишь бы понравиться ему, нужно брать её в оборот.

Оставив пакеты с вещами у её кровати, тихо вышел из комнаты и чуть не наступил на сонную дочь.

— Эй, ты что здесь бродишь? — подхватил её на руки, прижимаясь губами ко лбу малышки. — Не горячая вроде. Что-то приснилось?

— Я к маме хочу, — захныкала Марина, уворачиваясь от его поцелуев.

— Нет, к маме сейчас нельзя. Она спит. Пойдём лучше ко мне.

Наверное, это неправильно — давать Маринке надежду. Кто его знает, как сложится с Миланой, и сколько для этого понадобится времени. Но он не мог отказать своей принцессе. Только не ей, пережившей такой ужас в столь раннем возрасте.

Проснулась от лёгкого касания чьей-то тёплой руки и, вздрогнув, распахнула глаза.

— Пливет, — прямо перед моим лицом возникла мордашка мелкой, и я не удержалась от улыбки.

— Привет. Давно ты здесь?

— А ты класивая. Папа плавильно тебя выблал, — игнорируя мой вопрос, мелочь взяла прядь моих волос, поднесла её к своим кудряшкам. — И волосы как у меня.

Я засмеялась, опрокидывая её на постель и щекоча, а мелкая тоненько запищала, отталкиваясь от меня ножками. И внутри вдруг так тепло стало, так хорошо. Будто и правда новая жизнь началась. Настоящая, яркая, без крови, слёз и перестрелок. Без воен.

— Пелестаань! — вопила Маринка и лупила меня по голове маленькой подушечкой, которую, судя по всему, сама же и приволокла. — Ну, мааамаа! — это слово тут же охладило мой пыл, и я почувствовала свою вину за то, что позволяю ребёнку обманываться. Надо бы обсудить этот момент с Иваном Андреевичем. — Пошли завтлакать? Там папа нас ждёт, — глаза малышки горели надеждой, и я тяжело вздохнула, выпуская её из рук. Нет, пока это не зашло слишком далеко, надо что-то решать. Прям сейчас и поговорю с Бекетом. — Ты ластлоена? — выражая своё любопытство, заглянула мне в глаза. — Не глусти. У тебя же тепель есть я.

И я заревела. От жалости к этой крохе, от жалости к себе. От жалости ко всем вот таким… Обездоленным.

Малышка обняла меня за шею и притихла, успокаивая своим ровным дыханием и запахом. Запахом молока, мёда и счастья.

На коже выступили мурашки, когда он мазнул по мне своим взглядом. Таким насыщенным и требовательным. Сразу возникла мысль: может, что-то не так? Не в то одета, не так смотрю, не так держу его дочь?

А мелкая, увидев своего папку, завозилась, запрыгала и, ударив мне под дых коленкой, сползла с рук. Бросилась к Ивану Андреевичу, а тот, отложив на тарелку приборы, схватил её своими громадными руками.

Надо же, нежность какая. Маринка аж утонула в его объятиях. Закрыла глаза, замурчала. Я на какое-то мгновение даже забылась.

— Доброе утро, принцесса, — он прижался губами к её макушке, с наслаждением втянул в себя детский запах. — Как спалось?

— Хорррошо, папочка, — мелочь хитро заулыбалась, повернувшись ко мне. — А маму ты поцелуешь?

Ах, ты ж… Мелочь хитропопая! Ишь чего удумала!

И я понимала ведь, что это всего-навсего детская блажь и желание, чтобы все вокруг выполняли принцессины капризы, но сердце отчего-то забилось так часто-часто. Аж ладошки вспотели.

Папа-король наградил меня загадочным взглядом, улыбнулся, опуская кроху на стул рядом с собой, слева.

— Давай ты не будешь указывать отцу, что ему делать, ладно? Милана, — выровнялся, отодвинул стул по правую руку. — Прошу, присядь.

Я сглотнула вязкую слюну, потопала к ним. И с удовольствием присела бы в противоположном конце стола, но это выглядело бы невежливо. А мне нельзя расстраивать Бекета. Потому что как сюда попала, так и вылететь могла. Со свистом. Но вот его давящая на подсознание аура, такая мощь… И то, что он делал тогда в своём кабинете… Всё это подавляло. Мне хотелось, трусливо поджав хвост, сбежать.



Я присела на стул, но пододвинуться к столу не успела. Бекет поднял стул вместе со мной и сделал это сам. Вот так просто, будто мы вместе с огромным деревянным стулом ничего не весим.

— Спасибо, — выдавила из себя смущённую улыбочку, но поднять на него взгляд не успела.

Иван Андреевич вернулся на своё место, а передо мной вдруг возникла тарелка с омлетом и какой-то зеленью. Подняв голову, заметила маленькую, полноватую женщину, что молча, ни на кого не глядя, расставляла блюда.

— Спасибо, — улыбнулась и ей, особо не надеясь на ответ, но женщина вдруг подняла на меня взгляд, уголки её губ на короткое мгновение приподнялись. Ой, да тут ещё есть живые люди!

Маринка внимательно за мной наблюдала, будто сканировала. А глаза… Глаза такие Бекетовские. Изучающие.

Я подарила улыбку и ей.

— Приятного аппетита, — прозвучал голос Бекета, и меня снова затрясло мелкой дрожью. Блин, тахикардии мне только не хватало.

— И вам, — ответила коротко, уткнулась в свою тарелку и попыталась сосредоточиться на еде. А сосредотачиваться было на чём. Ни разу я ещё не завтракала за таким столом. Блюд было столько, что даже странно. Как это всё могут съесть три человека? Блины, икра красная и чёрная (которую я видела раньше только в рекламе), всяческие мясные, рыбные и сырные нарезки, пирожные, фрукты, пару чайников необычайно ароматного чая… Куда столько? Неужели они совсем не экономят еду? Это же так затратно!

— А… К нам ещё кто-то присоединится?

Иван Андреевич вскинул на меня удивлённый взгляд.

— А ты кого-то ждёшь?

Я замялась, понимая, что лоханулась. Они, видимо, всегда так питаются… Не нищета же, вроде меня.

— Нет, но… Я думала, Нина Степановна тоже присоединится.

— Нет. Прислуга ест на кухне.

Тут я совсем растерялась, заморгала, глядя в его гипнотизирующие глаза.

— Так я же тоже прислуга.

— Ты не прррислуга. Ты — мама, — резюмировала Маринка с набитым ртом. Такая смешная. И до опупения милая.

— Да… Я хотела бы поговорить с вами насчёт этого, — требовательно уставилась на Бекета, а тот, не прекращая жевать, кивнул.

— Да, поговорить нам надо. Но это будет позже. Когда я вернусь домой. Постараюсь сегодня освободиться пораньше.

Мне показалось, или он отчитывался передо мной? Нет, это, скорее всего, было сказано для девочки.

— Ну, ладно, — пожала плечами. В конце концов, это его проблема. Я всего лишь прислуга. Прислуга, которую почему-то называют мамой и сажают за хозяйский стол. Причём, Бекет даже не попытался объяснить Маринке, что я не её мама.

Напрягало? Да. Есть такой момент. Я вообще, знаете ли, отвыкла верить людям.

Она смотрела на Марину так до дикости странно, что даже не по себе стало. С такой любовью смотрит на дочь только он. А тут вдруг… Обезоружила его. Он хотел было поговорить с ней после завтрака, поставить перед фактом. Жёстко и уверенно. Но девчонка выбила его из колеи своими этими улыбочками.

Если бы она разыгрывала перед ним спектакль, Бекет почувствовал бы фальшь. Всегда чует. Но она не играла, не врала. И это, блин, крепко его проняло. Как днём ранее, когда плакала у порога его дома, утыкаясь в его грудь, а рубашка пропитывалась её слезами и жгла ему кожу и душу. Кожу, которую не всякая пуля пробьёт. Душу, которая уже давно ничего не чувствовала.

И сейчас вот такая же странная хрень. В кисель превратила его. Нехорошо это, конечно. Но приятно, чего скрывать.

Маринка провожала его вместе с Миланой. И хоть последняя явно стеснялась и прятала глаза, дочка упрямо тащила её за руку.